Введение в феноменологию Эдмунда Гуссерля - Роман Витольд Ингарден

что будет дальше. Быть может, то, что протенциально дает о себе знать, неожиданно будет заменено чем-то другим (и, значит, я питал «ложные» ожидания). Тогда реализуется или, лучше сказать, выявляет себя не эта, <ожидавшаяся>, форма мелодии, и феноменального присутствия достигает другая форма. Но как бы ни обстояло дело в этих различных случаях, так или иначе феномен того, что протенциально дает о себе знать, присутствует здесь с полной отчетливостью и явным образом отличается от простого «предвидящего» ожидания.

Гуссерль говорил и о «предожидании». Потому что ожидание — это нечто другое. Я, например, сейчас ожидаю, что через десять минут лекция закончится, чтобы затем пойти домой. Это значит, что я представляю себе конец лекции, или я только думаю о том, что он будет иметь место в определенный будущий момент. И при этом у меня есть осознание временного (zeitmassigen) приближения к этому моменту, причем то, что произойдет между моим нынешним Теперь и тем будущим моментом, или вообще не играет никакой роли, и, так сказать, должно пройти как можно скорее, или же, во всяком случае, его роль намного меньше по сравнению с тем событием, наступления которого я «ожидаю». Но, несмотря на это, «ожидаемое» событие не дано протенциально как имеющее феноменальный характер того, что произойдет прямо сейчас, «в следующий момент». Или еще один случай: я могу ожидать чего-то такого, о чем я вовсе не думаю, и тем не менее я чувствую, что это произойдет. Мое настоящее как-то модифицируется тем, о чем я знаю, что оно безусловно произойдет. Возможно, от моего нынешнего настоящего до него еще далеко, но время течет неумолимо, и оно обязательно произойдет, хочу я этого или нет. Это уже своего рода ожидание, хотя здесь и не осуществляется никакого особого акта ожидания. Перед нами некая модификация моего текучего настоящего через соприсутствие будущего, которое даже не представлено. Напротив, то, что здесь называется «протенцией», жестко связано с актом восприятия. Каждый акт восприятия имеет горизонт ретенции и протенции. Кроме того, я могу осуществить <еще и> акты воспоминания, а также ожидания, причем то, что здесь дано, не исчезает. Например, возможна такая ситуация: я вижу вот эти очки, теперь я беру их в руку и вижу их <в другой перспективе>; но в то же время я помню, что раньше уже держал их в руке, вот здесь, не так ли, когда я начал говорить о них? И точно так же я могу переживать и различные ожидания, могу осуществлять акты ожидания, которые переплетаются с моим актуальным [переживанием восприятия.] Как вспоминаемое, так и ожидаемое словно бросают тень на содержание моего настоящего, обогащают или до определенной степени выясняют его, или же по меньшей мере ослабляют его актуальность.

И вот теперь всплывает вопрос о том, где же мы по преимуществу живем. Существуют различные типы людей. Некоторые живут в ожиданиях, потому что настоящее почему-либо для них неприятно; живут и в образах того, что произойдет потом, а когда это происходит, его тоже не переживают, его не переживают по настоящему и в действительности не испытывают эмоционально, поскольку снова ждут чего-то другого. Таковы люди, у которых нет настоящего, действительного настоящего. Их настоящее — это ожидание того, что будет потом, а то, что происходит сейчас, проходит почти незамеченным, или, во всяком случае, остается неисчерпанным в своем содержании и своей ценности. Есть одно стихотворение Леопольда Стаффа, в котором поэт говорит: «Стремиться лучше, чем достигнуть цели». Он живет в ожидании того, что случится потом; он живет в установке на будущее, но если он придет к цели, тут уж, так сказать, конец, это ему уже радости не принесет. Но есть и люди, живущие погруженными в прошлое. Бесконечные воспоминания о том, как было раньше это и когда произошло то. Люди рассказывают себе это все снова и снова, каждый раз заново, и само настоящее заполнено актами воспоминания. В настоящем по сути дела ничего не происходит. Наконец, есть люди, которые <полностью> погружаются в свою актуальную жизнь в настоящем. Все остальное их вообще не интересует, ни предаваться своим воспоминаниям, ни рисовать себе картины своего будущего они не желают; для них всегда существует только настоящее, оно ими движет. Но и ретенция и, разумеется, протенция тоже здесь есть. И то, и другое есть conditio sine qua non сохранения тождества того, что нам дано актуально. Это я говорю, основываясь не на философском учении, которое знаю от Гуссерля, но на эмпирии.

Я иногда посещаю Психиатрическую клинику в Кракове. Мне хочется узнать от тамошних людей что-то новое, научиться от них чему-нибудь, как от психиатров, так и от этих бедных больных. Бывают очень интересные случаи. Однажды, например, нам представили одну маленькую девочку. Ей наверное, было пять или шесть лет. Это было что-то совершенно своеобразное. Когда этого ребенка ввели в зал, в котором собрался весь врачебный персонал клиники, девочка с большим интересом стала разглядывать всех этих людей, с большим интересом и с каким-то радостным удовлетворением. И вдруг — внезапная перемена: дезориентация, недовольство, страх и раздражение, потерянность. Затем новая попытка вступить в контакт с окружением, с людьми. Девочка снова радостно смотрит уже на другого из присутствующих мужчин, смотрит с большим интересом, словно для того, чтобы все-таки понять наконец, что же здесь такое происходит. Она уже улыбалась, была почти довольна, и вдруг снова та же самая дезориентация, почти испуг, раздражение, потерянность.

Врачи начали дискутировать, они хотели поставить диагноз, хотели знать, что это за случай. С физиологической стороны здесь, конечно, многое можно было сказать и предположить. Но меня это не особенно интересовало, — не говоря уже о том, что мне не хватает знаний, чтобы сказать, какой физиологический факт скрывается за этими симптомами. Но в итоге они не пришли ни к какому результату, случай нельзя было отнести ни к одной из известных болезней. Меня же прежде всего интересовал вопрос о том, что происходит с сознанием этого ребенка. Было ясно, что здесь в ходе визуального восприятия происходило своеобразное прерывание, следствия которого затем вызывали сильное эмоциональное расстройство.

И я спросил себя, не была ли в данном случае, так сказать, парализована ретенция. Я имею в виду, что эта девочка просто не могла удержать то, что происходило мгновение назад; то, что она только что схватила, тотчас же, <так сказать,> стиралось из сознания. И это повторялось все снова и снова: когда мгновение спустя ребенок начинал на что-то смотреть, увиденное снова тотчас же исчезало, оно не